Воздух
Воздух для всех нас — это легкость или затрудненность дыхания, когда мы набираем его в легкие, но это также и атмосфера, на капризы которой немедленно отзывается все живое, все видимое глазом. Воздух — это еще и ветер, то нежный ветерок, то вымораживающая до кости вьюга, то освежающая прохлада, то иссушающее дыхание зноя в южных широтах. Архитектор работает с воздухом в обеих его ипостасях с первых шагов зодчества.
В самом деле, как только возникло постоянное жилище, его пришлось не только освещать, но и проветривать. Во-первых, потому что достаточно часто приходилось сушить мокрую одежду и предохранять припасы от плесени. Как бы малы ни были проемы в стенах или отверстия в потолке, их учились располагать так, чтобы, с одной стороны, умерить сквозняки, грозившие опасной простудой и выдувавшие тепло, а с другой — чтобы воздух был всегда свеж и по возможности сух. С этой наукой было легче, потому что ее азы постигались еще в вигваме, чуме или юрте, или в землянке, так что при переходе к строительству из дерева или камня оставалось воспользоваться накопленным опытом. В северном поселке Скара-Брэй уже пять тысяч лет назад в потолке были сделаны отверстия, а так как для большего тепла жители насыпали на кровли жилищ всяческий мусор, отверстие пришлось огораживать тонкими плитами слоистого камня, поставленными на ребро, чтобы сор не сыпался прямо в комнату. Островитяне, сами того не заметив, изобрели печную трубу, хотя печи у них не было, и огонь разводили в углублении пола.
Пока жители европейского севера были свободны и более-менее равны в правах, их деревянные дома недурно проветривались через люки в кровле, которые открывали и закрывали тяжелой дощатой крышкой по мере надобности. Но когда все лучшие угодья, включая леса, оказались захвачены — где баронами, где боярами, — крестьяне утратили право рубить барские деревья и должны были довольствоваться только собранным в лесу хворостом. Возникла острейшая недостача топлива в холодное время года, и появилась курная изба, в которой едва тлевший огонь заволакивал все густым дымом, медленно просачивавшимся наружу сквозь маленькие окошки-продухи и щели.
Настоящая печь, в особенности русская печь, нередко занимавшая собой чуть не треть избы, была поистине великим изобретением: горячий воздух от топки проходит несколькими коленами в толще кирпичной кладки печи, отдавая ей тепло, и уже нагретая поверхность излучает тепло в жилое помещение — и шесть, и даже десять часов кряду. Высокая труба, поднимаясь над всей кровлей, обеспечивает отличную тягу, так что печь работает как вентилятор, а задвигая заслонку больше или меньше, можно регулировать силу тяги, к тому же сберегая тепло. При этом хорошая печь расходует умеренное количество дров, что позволило со временем выработать неписаное право крестьян на рубку помещичьего леса в необходимых для хозяйства объеме.
В Центральной Европе обычно не бывает крепких морозов, печи там всегда были похуже. Чаще всего это не печи, а только плиты для приготовления еды, за исключением замков и очень богатых домов, владельцы которых могли себе позволить тратить большие деньги на дрова для каминов. Страдать от запахов никому не хотелось, и практичные голландцы (судя по живописи не позднее начала XV в.) сделали изобретение: вытяжной металлический колпак, прикрепляемый к стене над самой плитой.
Впрочем, бывали периоды сильного похолодания — последний пришелся на конец XVI и XVII века, когда, скажем, Темза и даже Сена были скованы ледовым панцирем: не имея хороших печей, голландцы и немцы дрожали от холода в каменных своих домах. Наконец и здесь свершилась подлинная революция, когда изобрели «голландку» — печь, стены которой, высотой от пола до потолка, стали украшать фаянсовыми изразцами. Такую печь разумнее всего было поставить так, чтобы ее стенки-излучатели были обращены сразу в два, а то и в четыре помещения. При этом вытяжной вентиляционный канал только выше уровня черепичной кровли получал обрамление в виде трубы, а чтобы в трубу не заливался дождь, научились выделывать замечательно красивые навесы над трубами, которые придали силуэту города особую прелесть.
Одни англичане остались верны камину, в большинстве случаев встраивая его в стену гостиной, и стоически укладывались в ледяные постели спален, беря с собой обернутую в полотенце бутыль с горячей водой. Они держались этой традиции до самой середины XX в., разве что бутыль с водой сменили на резиновую грелку, пока наконец не уступили новым веяниям массового уже комфорта. В средиземноморских странах Европы, на юге Китая или в Японии зима короткая, но сырая и промозглая. Греки гомеровского времени, еще не успевшие вырубить леса, удовлетворялись костром, который разводили прямо посредине большой общей комнаты -мегарона. Греки позднейшего времени и, совершенно от них независимо, японцы, у которых с деревом всегда было очень скудно, довольствовались бронзовой жаровней с угольями, тепла от которой хватало только на то, чтобы постараться заснуть, накрывшись одеялами. В римских городах так жила только беднота, а все, кто побогаче, наслаждались собственным замечательным изобретением -гипокаустом. Огонь разводили в топке, расположенной в подвале, а дымоходом служил воздушный промежуток между «черным» и чистовым, мраморным полом комнат, затем выводя горячий воздух через каналы в толще стены. Можно сказать, что и пол, и стены служили разросшимся аналогом позднейшей русской печи.
В позднем Средневековье и в эпоху Возрождения камины распространились с севера Европы и на Италию, так что, глядя на изображения Венеции или Флоренции на картинах старых мастеров, сразу можно понять, как много богатых людей жило некогда в этих прекрасных городах.
Древний Юг всегда был озабочен скорее защитой от лютой жары, и здесь при первой возможности старались добиться того, чтобы слабый сквозняк непременно проходил над поверхностью бассейна или, еще лучше, захватывал мелкие брызги фонтанов, и этого хватило на века. Лишь середина XX в. с демократизацией комфорта принесла с собой радикальную новизну — кондиционер, в котором воздух засасывается снаружи, очищается электромагнитными фильтрами, увлажняется и подогревается или напротив охлаждается. Казалось бы, идеальное решение с одним только недостатком — значительным расходом электроэнергии. Тем более идеальное, что появилась возможность надежно защитить жилое или рабочее пространство от пыли и автомобильных выхлопов, удушливым облаком зависающих над улицами современных городов. Если посмотреть на американский город из окна небоскреба, то видно, как над всеми плоскими крышами современных офисных зданий поднимаются цилиндры с вентиляторами мощных кондиционеров. Увы, спустя немного времени выяснилось, что люди стали хуже высыпаться, многие жалуются на головные боли и общее раздражение — воздух, выходящий из решетки кондиционера, во всем подобен дистиллированной воде: он, конечно, относительно чист, но он — мертвый. Панацеи от всех бед не получилось. И с кондиционером скверно, и отказаться от него нет сил, если пропитанный всевозможной химической дрянью воздух снаружи нагревается выше двадцати — двадцати пяти градусов…
На Западе уже в 70-е годы успели почти повсеместно отказаться от строительства новых многоэтажных жилых домов, но в Москве и других крупных городах России строители пока еще успешно навязывают их как якобы самый рациональный способ жизни в крупных городах. В этих-то домах проблема воздуха обернулась новыми бедами. Пока дома ставили не выше пяти этажей, и от каждой квартиры выводили над кровлей отдельный вентиляционный канал, все было в порядке, хотя это уже было серьезным откатом от ранее достигнутого воздушного баланса.
Ранее, до повсеместного использования сборного бетона, вентиляционная решетка имелась в каждом помещении квартиры, а теперь ее стали делать только в кухне и туалетной комнате. Когда же дома выросли до девяти, шестнадцати, наконец, и двадцати с лишним этажей, прежнюю схему применять стало невозможно, ведь вентиляционный канал такой высоты — это та же труба камина, только еще выше, чем в замке Шамбор. Если его сделать, то зимой тепло будет буквально высвистывать в небо, а на нижних этажах будет слышен рев или свист воздуха в трубе.
Пришлось пойти на другое решение -вентиляционные каналы стали выводить на верхний, технический этаж, по которому по все стороны расползаются всевозможные трубы, и обрывать в полуметре над полом чердака. Вентиляционные выводы, что должны быть выше кровли, стали делать только у лифтовых шахт, так что при благоприятном направлении ветра отработанный воздух вытягивается наружу, однако при неблагоприятном воздух оказывается заперт в пределах технического этажа. Получается, что квартиры всех нижних этажей (у них тяга есть) проветриваются через вынужденно открытые форточки или окна квартир верхних этажей. Это уже не радует жильцов, но хуже того — через их квартиры проносятся продукты горения газа на кухонных плитах, запахи чужой жизни, а заодно с ними вихри микробов и вирусов. Рано или поздно потерявшие остаток терпения люди накрепко заделывают все вентиляционные решетки и выдувают тепло своих квартир через открытые окна или ставят кондиционеры, если могут себе это позволить.
Но на этом проблемы не кончаются даже и в других ситуациях, когда столь очевидных трудностей нет. На вид и на запах совершенно чистый воздух таит в себе и другие опасности. Размножившееся человечество, привыкшее к комфорту, не в состоянии обеспечить его для всех за счет использования одних только натуральных материалов — камня, кирпича, дерева, минеральных красок. С 30-х годов в жизнь властно вторглись синтетические строительные материалы, различные краски, лаки, всевозможные пропитки, и чем шире становился их выбор, тем радужнее казались открывшиеся перспективы.
И вновь понадобилось время, чтобы обнаружить беду: смолы, которыми проклеены опилки, стружки или прессованная древесная пыль всевозможных отделочных плит, годами выделяют вредные для здоровья испарения. На покрытых синтетическими красками и лаками поверхностях накапливаются заряды статического электричества, и с них приходится постоянно вытирать невесть откуда взявшуюся пыль. Более того, эти материалы интенсивно поглощают из воздуха жизненно необходимые отрицательные ионы, и воздух становится мертвым (у многих начинаются аллергии). В отличие от обширных излучающих тепло поверхностей, вроде стен русской печи или «голландки», удобные и относительно дешевые радиаторы и батареи гораздо хуже, если иметь в виду те медленные круговороты воздуха, какие постоянно перемещают его в обжитом пространстве.
Заодно теперь выяснили, что набор волн светового излучения ярких, экономичных и удобных электрических ламп новых поколений (люминесцентных или галогеновых) гораздо хуже для зрения, чем у таких неэкономичных и столь коротко живущих ламп накаливания… Пришлось искать противоядия от новых бед -навешивать в доме ионизаторы: компактные настенные или огромные, вроде широко известной «люстры Чижевского», похожей на подвешенный к потолку каркас зонта, ставить увлажнители или попросту укладывать на батареи отопления мокрые полотенца. Все больше людей старается обойтись минимумом синтетических материалов; все чаще в доме приходится прокладывать толстенные пучки проводов заземления, чтобы уменьшить электромагнитное излучение от бесчисленных электроприборов, невидимо пронизывающее воздух наших жилищ.
Здание редко стоит одиноко, гораздо чаще в ряду с другими постройками. В древних городах, где соображения надежной обороны от нападения были ведущими, а значит, нужны были оборонительные стены, и следовательно периметр стен стремились сделать как можно менее протяженным, ставить дома поврозь было недопустимой роскошью. Плотность застройки старались довести до возможного предела, так что все дома одного квартала имели как бы единую стену. Улицы были, естественно, узкими, значит, приходилось прокладывать их трассы очень внимательно -чтобы в них не застаивался воздух, но чтобы при этом не возникало и сильного ветра. Такой опыт накапливался очень давно, но только с греческих врачей-гигиенистов V в. до н.э. набор правил превратился в целую систему правил трассировки улиц для разного местоположения города. Римляне эпохи империи разнесли эти правила на огромные пространства — от Шотландии до Абиссинии, — дополнив их поправками на географическую широту. Если взглянуть на старинные планы городов, то в их левом или правом верхнем углу непременно изображена «роза» ветров. С середины VIII в. ее непременно изображают и на генеральных планах городов, хотя уже не столь изысканным образом. В наше время, если работа над новой застройкой ведется как следует, то или склеивают подробные макеты застройки и обдувают их в аэродинамической трубе, фотографируя окрашенные воздушные потоки, или моделируют на компьютере вместе с движением солнца на каждое время года.
В последние годы, когда слово «экология» стало общепонятным, улучшили свойства бензина, стали тоньше регулировать двигатели автомобилей. Начали устанавливать сложные эффективные фильтры на заводах, так что год от года воздух городов стал осветляться и очищаться. Всякая постройка омыта воздухом, а так как, при всей своей разреженности, тот имеет измеримую плотность, толща воздуха обретает цвет, в зависимости от насыщенности влагой или напротив пылью, меняется его прозрачность. Воздух живой, и он отдает архитектуре немалую частичку собственной жизни, обогащая даже бедные решения.
Яркий солнечный свет, отражаясь от частиц тончайшей пыли в сухих и жарких местах, как уже говорилось, «съедает» фактуру поверхности, но точно так же он «съедает» и цвет. Хотя принято говорить о яркости тропических красок, это справедливо только для влажных тропиков, тогда как в засушливых цвет полнокровен только в густой тени и внутри сооружений, в интерьере. Даже яркие изразцы на мечетях и дворцах Сирии, Ирака или среднеазиатских городов на солнечном свете и с расстояния кажутся блеклыми, выгоревшими. Города Ближнего Востока в целом кажутся всегда рыжевато-серыми. Над большими водными поверхностями и в жарких местах воздух освобождается от частиц пыли и насыщается отблесками воды, что особенно заметно в Греции и Турции с их изрезанным побережьем и на греческих островах — совсем не случайно здесь издавна установился обычай ежегодно белить постройки. Солнечный свет мечется от одной белоснежной поверхности к другой, насыщая ярчайшим светом тень, а так как навесов, лоджии, маленьких двориков среди высоких стен великое множество, то и тени чрезвычайно много, и в ней замечательно сочно выглядит маленькое пятно цвета.
На Юге сумерки коротки, день сменяется ночью в какие-то четверть часа, так что вполне понятно, что настоящее пиршество тонких цветовых переходов, настоящее богатство объемов зданий и их силуэтов возможны только в более северных широтах. И чем ближе к морю, тем лучше. Уже очень давно историки заметили, что торжество колористики в живописи, начиная с XVI в., ее освобождение от принципа раскрашивания, заполнения цветом участков между жесткими очертаниями фигур и предметов происходит в двух центрах: в Венеции и в Амстердаме — там, где влажный воздух пронизан цветными рефлексами. Колористику не надо было придумывать. Она рождалась в этих местах естественным, как дыхание, образом: достаточно было видеть, как звучит на фоне облачного неба легкая, холодная зелень окиси на медных кровлях, как оттеняется белизна мрамора особенно сочными оттенками кирпичной кладки. Нарастание цветности архитектуры по мере движения к Северу заметно сразу. Даже позолота куполов, которая в мечети Иерусалима ослепительна, но жестка и кажется латунью, под небом С.-Петербурга обретает мягкость и теплоту.
Нигде состарившееся дерево не обретает такого легко-серебристого окраса, который ей придает отсвет неба на Онежском озере — на острове Кижи или в Кондопоге, на Белом море.
Нигде таким многообразием оттенков не светится строительный камень, как в Англии и Шотландии, как кирпич в Голландии и северной Германии. В географическом смысле Япония на Юге, однако из-за холодного течения Куро Сиу на ландшафты японских островов ложится совершенно северный, очень влажный свет. Он особенным образом окрашивает рисовую солому кровель (уже только в музеях-заповедниках), потемневшее от прикосновения бесчисленных рук дерево дворца Сакура в Киото, камень и светлый морской песок дорожек традиционных садов.
Чем больше размером становились окна, начиная с XVIII в., чем большей становилась и доля всей стеклянной поверхности от общей площади стен, тем большую роль приобретало отражение неба и городского ландшафта в этом грандиозном количестве зеркал. Когда же эта доля составила девять десятых — в знаменитом Хрустальном дворце, павильоне Всемирной выставки 1851 г. в Лондоне, наконец, — все сто процентов в стенах небоскребов середины XX в., моду на которые создал архитектор Мис ван дер РОЭ, оставалось сделать один только шаг, технологическая возможность для которого уже существовала. За счет физико-химических ухищрений прозрачные изнутри стекла стали делать зеркальными снаружи, и теперь деловые центры многих городов превратились в своего рода зеркальные ловушки, где грань между зданием и небом оказалась, наконец, неуловимо подвижной, утратила определенность.
Насыщенность воздуха мелкими частицами пыли сгущает его до такой степени, что воздух становится таким же «материалом» для построения образа, как и камень. Пальмира, Сирия. Острый свет полуденного солнца, при абсолютной сухости воздуха, совершенно лишает материальности постройки, ежегодно покрываемые свежим слоем известковой побелки. Светотень превращает сооружение в своего рода пособие по начертательной геометрии. Остров Санторин. Колокольня.
При взгляде вниз с кровли Миланского собора смог, висящий над всяким крупным городом нашего времени, усиливает эффект воздушной перспективы. Усиливает настолько, что разглядеть какие-либо детали невозможно. При взгляде вверх, мраморное кружево готической постройки внятно выступает на фоне чистого неба, многократно усиливая эффект тонкой прорисовки деталей.
Редкостный эффект бывает в Чикаго, когда ветер нагоняет с озера Мичиган низкие облака, проскальзывающие между небоскребами Даунтауна. Прочищенность воздуха над городом после грозы придает особую звонкость мельчайшим деталям фасада Рыночной площади в Антверпене. Насыщенность воздуха капельками воды при низкой облачности придает особую силу силуэту города Любека. Фотографы коллекционируют подобные эффекты.
Свет играет в крупнейших городах не меньшую роль, чем в живой природе. Прозрачность воздуха на закате, выпукло высвечивая облака и клубы пара от градирен ТЭЦ, способна превратить более чем тривиальный силуэт новой застройки в «шоу». Москва. Зимние туманы создают совершенно особенное, тонко-меланхолическое настроение городского ландшафта. Небоскребы едва угадываются в дымке. Центральный парк. Нью-Йорк, США.
Особая прозрачность воздуха над океаном в несколько раз увеличивает четкость архитектурных деталей, воспринимаемых с далекого расстояния. Город Квебек. Канада. В сильный холод воздух насыщен мелкими кристалликами льда, в кристаллы льда мгновенно обращаются частицы пара, и это сверкание погружает в тень даже исходно светлые архитектурные массы. Нью-Йорк, Монхэттен.
Мягко рисующий вечерний свет, проходящий сквозь густой, влажный воздух, замечательно выигрышен для незатейливой современной архитектуры, проявляя светотенью и цветом композицию из простейших объемов, вместе создающих впечатление уютного городка на фоне могучих горных хребтов. Использование художественных ресурсов ландшафта усилено многократно грамотным учетом освещения. Крит, отель.
Вопреки предубеждениям, свет на Юге «слепой» днем, и лишь в тенях, высвеченных рефлексами, видны детали. Влажный и прозрачный воздух Севера мягко прорисовывает светотень, не размывая четкость силуэта, что неминуемо происходит в южных широтах. При этом в тени гораздо меньше рефлексов, и потому тень обретает особенную, звонкую глубину. Кострома, старые торговые ряды в летний полдень.
С приходом в архитектуру высоких технологий сталь приобрела качества превосходного, немутнеющего зеркала, так что «ловушкой» для воздуха стали теперь уже и несущие элементы сооружений. Становясь отражением городской среды, они полностью утрачивают привычную материальность. Нижний Манхзттен, Нью-Йорк, США. Зеркальные фасады современных зданий в известном смысле позволяют паразитировать на окружении скучных «коробок» офисов 80-х годов. Вбирая в себя городское окружение и небо, чтобы увидеть которое необходимо задрать голову вверх, здания превращаются в «ловушки» для воздуха.
